Присутствие Фриды в моей постели создавало особый, свежий покой. Горка бижутерии, похожая на праздничное угощение для детского утренника, всегда как-то нежно умиляла. Иногда спросонья Фри размашистым жестом смахивала "леденцы" с кровати, всё прыгало и звенело по ламинату, закатывалось, сыпалось. Вечером я бережно не только раздевал, но и "разряжал" её. Когда я отцеплял вишенки с ушек, расстёгивал браслеты, высвобождал заколки, я становился ребёнком, разбирающим новогоднюю ёлку. Иногда мне даже казалось, что я начинаю слышать запах хвои, цитрусовых и маминого домашнего платья, пахнущего ванилином для булочек. Мы никогда не давали остыть постели, когда были вдвоём - по утрам не бежали сломав голову, лежали голые и обнимались. Потихоньку Фри начинала украшаться обратно, я помогал и снова был близок запах булочкового ванилина и овсяного печенья. После Ёлочка наносила тональный крем, румянилась, пудрилась, красилась, рисовалась и к вечеру мы нарисовывались на её учёбе или очередном светском мероприятии. Хотя я предпочёл бы любому из них продолжать праздновать Рождество.